В салон вошел слуга и начал что-то переставлять на столе. Каролина с испугом наблюдала, как Санти повернул голову в ту сторону, она задрожала при мысли, что он может выйти из своего странного состояния, похожего на транс. Однако слуга, тихо позванивающий бокалами и приборами, похоже, тоже органично вписывался в эту сцену. Санти положил нож на столик рядом с подсвечником. Его взгляд остановился на часах, вделанных в деревянную обшивку стены. Он подошел ближе и, сморщив лоб, посмотрел на стрелки. Потом открыл стекло на циферблате и переставил стрелки на два часа вперед. Механизм глухо отбивал положенные удары.
Чезаре Санти вновь обернулся к Каролине. Он положил ладонь ей на руку.
– Ты ведь хотела еще переодеться перед ужином, Мюриэль!
Полуденная сцена, когда Санти сорвал с нее черное платье, опять всплыла перед Каролиной. Теперь она была абсолютно уверена, что Санти видел в ней другую, воскресшую из прошлого, женщину. Тихо, словно любой шорох мог разрушить чары этого мгновения, она подошла к Санти. Он взял ее за руки и посмотрел на них. Улыбка промелькнула на его лице.
– Ты больше не носишь его кольцо?! – прошептал он. – Ты точно так же хотела его смерти, как и я! Я всегда знал это. Мы поймем друг друга. Мы сделаны из одного теста. – Он крепче сжал ее запястья, ближе притянул ее к себе, будто хотел обнять.
Отблеск вспыхнувшей молнии, мелькнувшей на небе, осветил комнату. На несколько секунд деревья и кусты перед террасой засветились голубоватым сиянием и стали похожи на фантастические призраки, и сразу же все снова потонуло в темноте. Резким движением Чезаре Санти накрыл ладонью три свечи, горевшие в подсвечнике, которые с шипением погасли.
Комната, освещаемая теперь только одним подсвечником, погрузилась в полумрак.
– Я знаю, здесь слишком светло для того, что ты задумала, – сказал он. – Не пугайся, что я читаю твои мысли. Ты такая же, как я. Ты должна сначала ненавидеть, прежде чем полюбить. Я тоже ненавидел тебя, когда впервые увидел. Ненавидел за каждый миг, в который ты принадлежала другому. А ты ненавидишь меня сейчас за то, что я совершил преступление, к которому ты сама меня подтолкнула. И ты знаешь, что сила, которая позволяет тебе меня ненавидеть, тает с каждой секундой. У тебя уже немного времени, Мюриэль. Если ты хочешь меня убить, делай это быстро, пока в тебе еще достаточно ненависти. Она погаснет, как свечи под моими руками. Вот нож. Бери его! Настал последний миг…
У Каролины было такое ощущение, что на ее глазах разворачивается страшная, черная драма. До сих пор это походило на спектакль с использованием реквизита и костюмов, означении которых она могла лишь догадываться. Но незаметно происходящее вдруг превратилось в реальность – в увлекающую все за собой действительность больного разума! Человек, стоявший перед ней, больше не был дьяволом, которому доставляло удовольствие пытать людей, расчетливым и жестоким. Теперь не холодный рассудок управлял его поступками, его подгоняло нечто куда более опасное: мрачная сила безумия, вырвавшаяся наружу.
Каролина взяла нож со столика и посмотрела на острое лезвие, короткое, широкое и жесткое, на костяную ручку. Слабая надежда, появившаяся у нее недавно при виде этого ножа, показалась насмешкой. Ей никогда не удастся завладеть им. Она вздрогнула, когда Чезаре Санти вложил нож ей в руку. Она держала смерть в руке.
Она, страстно мечтавшая недавно об этом ноже, была не в силах даже держать его. Оставалась ли она по-прежнему собою? Или это уже не она, а Мюриэль? Беззащитный, Чезаре стоял перед ней, подставив грудь прямо под оружие. Ей казалось, что она видит, как бьется под белым шелком его сердце. Она знала, что никогда не сможет вонзить нож в эту белую ткань, в гладкую смуглую кожу, в мускулистое тело.
Осторожно, почти нежно обхватили пальцы мужчины ее руку.
– Я знал, что ты не сможешь. Каждую ночь ты приходила с ножом в руке, склонялась надо мной, а я делал вид, что сплю. Я ждал. Но ты не могла, а ведь это так легко…
Каролина была не в состоянии смотреть на руки мужчины, приставившего теперь нож к своей груди. Ее пальцы, все еще сжимающие костяную ручку, стали бесчувственными.
Тихо, будто заклиная, мужчина продолжал:
– Смотри сюда, Мюриэль! Как это легко. Как входит этот клинок. Он создан для этого. Совсем не больно. Ни крови, ни раны.
Каролина высвободила руку из его цепких пальцев, но мужчина этого даже не заметил. Он стоял, вперив взгляд в пустоту, и вонзал себе нож в сердце по самую рукоятку…
Медленно, будто поддерживаемый невидимыми руками, дон Санти опустился в кресло, стоявшее за ним. Он улыбался. Его голос стал прерывистым.
– Теперь ты довольна? – Он попытался поднять голову. – Мюриэль…
Кровь засочилась у него изо рта. Его голос затухал. Он глубже скользнул в кресло. Тело его не могло больше нигде найти опоры. Глаза блуждали по комнате и еще раз вернулись к Каролине. Он уставился на нее – умирая, на мгновение сбросив свое безумие.
Уже отсутствующее лицо исказилось. Глаза еще раз вспыхнули. Весь ужас узнавания отразился в них, они загорелись бешеной ненавистью. Чезаре Санти хотел закричать, но наружу вырвалось лишь бульканье. Потом он осел.
Каролина стояла в оцепенении; она была так опустошена после страшной борьбы, словно она и в самом деле вонзила нож ему в грудь. Не в силах больше смотреть на покойника, она отвернулась и чуть не вскрикнула, увидев возле двери звероподобного Пулу. Беззвучно и неподвижно он сидел там, как ему приказал хозяин. Понял ли он вообще, что здесь произошло?
Каролина сама ничего не понимала и не желала понимать. Единственными свидетелями содеянного были, казалось, немые неодушевленные предметы – кресла, часы, книги на полках, тюлевые занавески… Поднятые ветром, они касались лица мертвеца…
На миг у Каролины появилась мысль спрятать труп, но она тут же поняла, что не сможет прикоснуться к нему. Проскочив мимо него, она открыла дверь на веранду и выбежала в сад.
20
Каролина бежала в тени деревьев. Струи дождя хлестали ее по лицу. Темнота, дождь, прохлада ночи постепенно привели ее в чувство. Чезаре Санти был мертв. Он сам убил себя, когда наступило временное помутнение рассудка.
Она остановилась от этой мысли. Все было так неожиданно, как будто она только что сама не была свидетельницей его смерти. Каролина обернулась и посмотрела на застекленную веранду. В библиотеке горел свет. Сквозняк колыхал занавески. Гнет этого кошмара был настолько велик, что даже чувство долгожданной обретенной свободы не могло справиться с ним. Она быстро отвернулась. Оставаясь под защитой деревьев, Каролина побежала дальше. Вот показались размытые очертания конюшен. Ей была нужна лошадь. Без лошади бегство бессмысленно.
Тяжело дыша, она добежала до низкой каменной ограды, отделявшей сад от конюшен, нащупала задвижку и отодвинула ее. Из створчатых окон конюшен падал свет. Ни малейшего шороха не было слышно, даже животные не переступали и не шевелились в стойлах. Каролина осторожно нажала на одну из дверей и обвела взглядом стойла. Они были пусты. Все гонялись в ночи за одним-единственным человеком! Эта мысль не обескуражила и не привела ее в уныние, а, наоборот, подстегнула. Она промчалась по конюшне, миновала соседний сарай, где стояли коляски. Ворота вели в огород, и Каролина побежала мимо низких цветущих грядок.
За день она составила себе такую точную картину местности, что теперь не мешкала ни минуты, зная наверняка, в каком направлении двигаться. Она покинула сад, незаметно переходивший в поля, и побежала по борозде поля с хлопчатником, тяжело дыша и, тем не менее, захлестываемая чувством свободы, заставлявшим забыть даже о сверлящей боли, время от времени пронзавшей ее тело.
Дождь перестал. Среди волнистых облаков плыла луна. Наконец показались, поначалу лишь нежным розовым отсветом в небе, костры фактории. За изгородью из колючей акации в человеческий рост она увидела ворота, обе створки которых были открыты. Собачья свора лежала вокруг колышка, на котором были закреплены их кожаные поводки. Рядом сидел охранник. Пребывая в нерешительности, рискнуть ей проскочить мимо собак или нет, Каролина услышала стук копыт.